— Как бы все-таки не подрались.
— Не волнуйтесь и смотрите.
Мужчины закинули палки за спину, положили на них руки и побежали в тундру. Они не очень торопились, но и не снижали скорости, когда преодолевали довольно высокий холм. Пробежав километров десять, бегуны возвратились к ярангам.
— В чем же смысл этого бега?
— Разогревались перед борьбой. Суд — это борьба. Кто победит противника, тот и спор выиграл. Но начнут борьбу мальчики.
Двое мальчиков схватились на галечной косе. Зрители их подбадривают. Етуи и Нноко прохаживаются в стороне.
Наконец наступает их очередь. В ярангах никого нет, матери вынесли на косу даже грудных младенцев.
Бороться соперники будут до полной победы. До тех пор, пока кто-то не признает себя побежденным.
Етуи и Нноко пыхтят, от них валит пар. Никаких правил не существует. Борцы то сцепятся, то расходятся и подножкой пытаются сбить противника на землю.
Ушаков изрядно продрог, а победителя все нет. Борцы устали, никто не хочет сдаваться. Эскимосы начинают посмеиваться над ними. Надо прекращать этот спор-борьбу.
По просьбе Ушакова Павлов останавливает схватку. Соперникам объявляют: каждый получит по собаке в упряжку. Зрители шумно одобряют решение начальника острова.
Етуи и Нноко, кажется, довольны. Они не проиграли в борьбе и не остались без нужного пса. Одно плохо: шутки, довольно обидные, так и сыплются в их сторону.
Идет снег. Ветер разносит его по ложбинам. Собаки кувыркаются в снегу, хватают его. Вскоре поднимается настоящая пурга. Ушаков стоит на крыльце и смотрит.
Первая пурга за Полярным кругом! Острые снежинки больно колют лицо. Ветер гонит их над стылой землей, а вверху — синее небо, редкие облака, подсвеченные уже скупым солнцем.
Пурга скоро кончается. Из яранги выходит Кивъяна. Пять дней он не выбирался из дому — праздновал удачную охоту на белого медведя.
Это был первый медведь, убитый ими на острове Врангеля. Первый белый медведь, увиденный Ушаковым.
Какой могучий зверь!
Когда пули свалили его, Ушаков подошел к мертвому великану. Длинная с желтоватым отливом шерсть. В открытой пасти — клыки, каждый сантиметра в четыре длиной. Мощные лапы. Когти в предсмертной судороге вонзились в землю. Крупная голова беспомощно лежит на глине.
Кивъяна снял с нанука — так эскимосы зовут белого медведя — шкуру, отрезал голову. И потащил все это домой.
Взять шкуру — это понятно. За нее можно получить товары на складе. Но голова? Зачем Кивъяне голова нанука?
— Будет праздник, — пояснил Павлов. — Эскимосы считают, что они не убивают белого медведя, берут у него только мясо и шкуру. А душа нанука возвращается в тундру или во льды океана. Там опять обрастает мясом. Поэтому ее нельзя сердить. Иначе она обидится на охотника, медведь больше не попадется ему. Надо устроить пятидневный праздник в честь «гостя». А для этого нужна целая голова и шкура.
Ушаков созвал эскимосов. Моржей нет, говорил он. Главная охота впереди — на белого медведя. Что же получится, если каждый убитый нанук потребует пятидневных песен и плясок? Весь поселок станет веселиться, а не охотиться.
Еле-еле, да и то с помощью Иерока, удалось ему убедить эскимосов отказаться от этого обычая.
И вот теперь Кивъяне объявляют об общем решении: больше праздников в честь «гостя» не будет. Но отдохнувшего Кивъину будущее беспокоит мало.
— А я успел, — говорит он. — Мне теперь снова попадется нанук.
Чтобы поощрить к охоте других эскимосов, Ушаков устраивает торжественную выдачу товаров Кивъяне. Тот еще не расплатился с долгами, для этого не хватит одной шкуры белого медведя, но важно удачное начало.
При всеобщем стечении народа открывается склад. Кивъяна растерянно стоит у полок. У него разбежались глаза. Он не ожидал такого, не знает, что выбрать. Эскимосы со своими советами только путают его. Кивъяна тянется к яркому подносу.
— Его давай, — говорит он Павлову.
— Зачем он тебе?
— Я выбрал. Давай.
— А мука дома есть?
— Немного осталось.
— Тогда возьми муки. Чаю, сахару.
Павлов нагружает мешок. Сверху кладет красивую чашку, расписанную золотом, и коробку дорогого табаку.
Кивъяна в восторге. Товарищи радуются за него. Но, чувствуется, и сами не прочь получить что-нибудь со склада.
Пора собираться в дорогу — на север острова. По поселку и около него носятся упряжки собак. Четвероногие отъелись и не очень-то слушаются седоков. Кругом собачий визг, крики.
Но вот все готово к походу. На каждой нарте больше ста килограммов груза. Для первой поездки достаточно. Псы еще не втянулись в работу.
— Хок! — раздается команда. — Вперед!
Упряжки срываются с места — только вьется за ними снежная пыль.
Собаки бегут пока быстро, все время приходится их притормаживать, сдерживать. Но через несколько часов они устают. В воздухе резко теплеет. Собаки еле плетутся. Вдруг они рванулись, ремень, связывавший их с нартами, лопнул. Псы Ушакова бросились за неожиданно появившимся песцом.
— Стреляй собаку! — кричат эскимосы, — Бей одну тогда запутаются. А то не остановишь.
К счастью, поблизости оказалась нора песца, и он скрылся в ней. Собаки остановились. Таян помог вернуть их к нартам.
Вот она какая, езда! Ушаков уже изрядно намучился с собаками около дома. Сколько раз выбрасывали они его из саней, сколько сил ушло на то, чтобы освоить команды — «вперед», «вправо», «влево». Уже посмеивались над ним эскимосы, когда не мог он стронуть упряжку с места.